| Почитать |
| Гостевая |
| Форум |
| Чат | Почта |
| Вверх страницы |
| Назад |
| В начало |
Жил Раскольников в Москве
И слонялся там в тоске.
Нет, в Петербурге это было.
Случайно мы о том забыли.
Его звали Родион
И был бедным очень он.
Наш Родя бывшим был студентом,
Но денег на учебу нету.
Он забросил институт
И живет теперь он тут,
То есть в маленькой каморке,
Где стоит кровать и только.
Настасья в доме том жила,
Она кухаркою была.
Она варила Роде борщ,
Но все равно был Родя тощ.
Вот так Раскольников и жил,
Не сколько жил, а все тужил.
Мать ему письмо прислала,
И она в нем написала:
«Родя, милый мой сыночек!
Разлюбезный ангелочек!
Очень я люблю тебя,
Все такое, тра-ля-ля.
Свидригайлов очень злой,
Нехороший и плохой:
Он Дуняшу совратил,
Ни фига не заплатил.
Ее выгнали за дверь.
Хоть нормально все теперь,
Но зато хороший Лужин,
Хоть он Дуне и не нужен,
Но чтобы жил ты распрекрасно,
Она готова жить ужасно:
Замуж за него пойдет,
Чтоб ты смог закончить год.
Вообще мы скоро приезжаем,
Тогда тебя и повидаем.
И приедет с нами Лужин
Боже! Как он нам не нужен!
Ну пока, на том прощай,
Скоро в гости нас встречай.
Я без тебя совсем хирею,
Твоя мамаша, Пульхерея».
Любил наш Родя мать свою,
Ну и естественно, сестру.
Но Родион наш был чудной,
Немного плохо с головой.
Скорей всего в далеком детстве
Он полетел с большого кресла.
Тогда ушибся он конечно,
С тех пор немного сумасшедший.
Он теорию создал
И ею сам себя канал,
Что люди разные бывают:
Одни хотят и убивают,
На то они права имеют,
И наказать их не посмеют.
А другие люди – твари,
Убивают их по паре.
Ну не по паре, а по три
Их тоже убивать могли.
Они должны лишь подчиняться
И всему повиноваться.
Так поделил всех Родион,
Но тут задумался: кто ж он?
Наш Родион не понимал,
К кому из них принадлежал.
«Быть может, я имею право
Рубить налево и направо?
А может быть, я только тварь
И абсолютно не главарь?
Чтоб понять все это точно,
Надо все проверить срочно».
Задачу чтоб решить такую,
Задумал он прибить бабулю.
Старушка то была одна,
Была процентщицей она.
Ее-то Родя ненавидел,
Он в ней одну лишь язву видел.
Он заложил у ней часы,
Остались лишь одни трусы.
Ведь не было у Роди средств,
И он два дня почти не ест.
И оттого, что он не ел,
Он весь ослаб и похудел.
Но так бы все и ничего,
Но тут теория его
Ему покоя не дает,
Не спит он ночи напролет.
Он думает уж сколько дней
Прибить бабулю поскорей.
И сам не знает, как же быть,
Убить ее, иль не убить.
Решил он наконец… в июле
Прибить зловредную бабулю.
Но чтоб все вышло точно, строго,
Решился он сходить на пробу,
Чтоб все получше просчитать,
А уж потом и убивать.
Ну вот на пробу он сходил,
Тогда часы и заложил.
Когда же вышел он оттуда,
То понял вдруг, что это худо,
Старушку убивать ужасно,
Что это гадко и напрасно.
С такими мыслями наш Родя
Стал сомневаться уже вроде.
Он шел, и думал, и гадал,
И ничего не понимал,
Но вдруг пивную увидал.
«Хочу зайти туда», - сказал.
Скорей туда он забежал
И кружку пива заказал.
Вдруг к нему мужик подсел,
Был он пьяненький совсем.
Мужик, короче, этот рьяный
Был Мармеладов в стельку пьяный.
Он начал нудно говорить,
Что ему ужасно жить,
Что его жена избила,
А потом мундир купила
И на службу послала,
Чтобы вел он там дела.
Но жена еще не знала,
Что мундир зря доставала,
Что ее супруг премилый
Променял мундир на пиво.
Теперь боялся он домой
Прийти с повинной головой.
Ведь дома денег нет совсем,
И голодать придется всем
Так он долго говорил,
Родион меж тем решил
Его до дому проводить,
Чтобы не стал он больше пить.
Вот он привел домой его,
И так бы все и ничего,
Но стала тут жена орать:
«Пропил ты деньги все опять»!
Ну, Родион побыл немного,
Оставил денег и в дорогу,
В кабак помчался он опять
Свое чтоб пиво допивать.
Ну вот в пивнушку он вбежал
И снова пива заказал,
Когда он пиво там глотал,
То разговор вдруг услыхал.
Там про старушку говорили,
Чем Родю очень поразили.
Про эту самую бабулю,
Что Родион прибить задумал.
Ужасно Родю напугали,
Как будто мысли угадали.
Запомнилось то очень Роде,
Особенно вот это вроде,
Что ведь неплохо бы рискнуть
И ту бабульку шибануть.
Бедный Родя сам не свой
Побежал к себе домой.
Взяв у дворника топор,
Вышел тихо он на двор.
И в знакомый дом опять
Пошел бабулю убивать.
Вот Раскольников пришел,
Он старуху там нашел,
Она мучиться не стала,
Тут же перед ним упала
И скончалась на полу.
А Раскольников в углу
Вещи краденые прячет,
Сердце в страхе так и скачет.
Вдруг шаги услышал Родя:
«Кто-то тащится там вроде»! –
С ужасом подумал он,
Наш несчастный Родион.
Лизавета вдруг вошла
И сестрицу там нашла.
Родион топор схватил
И в момент ее убил.
А потом он запер дверь –
Не войдет никто теперь.
Вдруг шаги услышал он,
Что же делать, Родион?
В дверь ломиться кто-то стал,
Дышать Родя перестал.
Дворник то пришел с метлой,
Он был очень-очень злой.
Он под дверью долго слушал
И при этом что-то кушал,
Ничего не услыхал,
Но полицию позвал.
А потом вдруг шум услышал
И со страху влез на крышу,
А потом слетел он вниз,
Зацепившись за карниз.
Ну а Родя убежал
И к красильщикам попал,
А потом пришел домой
И от страха сам не свой.
А Настасья пристает:
«Что это тебя трясет?
Ах ты Родион несчастный,
Что ж ты тих как день ненастный,
Опечалился чему»? –
Говорит она ему.
Но Раскольников молчит,
Правда иногда бурчит:
«А тебе какое дело»! –
Отвечает он несмело.
Он ответил тихо-тихо,
Тут приходит Разумихин.
Это был его приятель.
Ну а Родя на кровати
Чертыхается в бреду
И несет он ерунду
Про носок и бахрому.
Держит он носок в руках,
Говорит: «Ох-ох, ах-ах!
Мне подайте бахрому,
Ой-ой-ой, эх-эх, му-му»!
Разумихин же в ответ:
«Ты несешь какой-то бред!
Ты ведь болен, ой, беда!
Доктора скорей сюда»!
Но Раскольников сказал:
«Нет, я с дуба не упал,
Но хочу я рассказать
Про статью свою опять».
Тут и доктор привалил,
Чуть кровать не повалил,
Родя тут проговорил:
«Да, теория моя
Очень сумасшедшая,
Но прошу я очень вас
Выслушать ее сейчас.
Был такой Наполеон,
Очень кровожадный он,
Много он прибил народу,
Все концы попрятал в воду
И не будет он потом
Думать только об одном
И с ума он не сойдет,
И не станет идиот,
Ну а кто-нибудь другой –
Станет плохо с головой,
Тут же психом станет он,
Так как не Наполеон».
«Это чушь»! – сказал Порфирий, –
«Вас что в детстве много били»?
«Сам дурак»! – ответил Родя
И опять забылся вроде.
Вдруг пришла ему повестка –
Предстоит ему повестка,
В контору должен он придти
Назавтра так часам к пяти.
Наш Родя тут же встрепенулся
И окончательно проснулся,
Наш Родя испугался очень:
«Ведь вызов за убийство, точно!
Уж знают все про преступленье,
Пойду и бухнусь на колени,
Уж лучше сам признаюсь я,
А там взорвется хоть земля»!
С такими мыслями с утра
Наш Родя вышел со двора.
И вот, всем телом содрогаясь,
Своих догадок ужасаясь,
Наш Родион довольно скоро
Явился наконец в контору.
Какой-то там мужик сидел,
На Родю даже не глядел
И где-то через час спросил:
«Давно ты что-то не платил,
Квартира тоже стоит денег!
Платить ты будешь, а, бездельник»?
Родя встал в недоуменьи
И упал вдруг на колени,
То есть в обморок упал,
Так как ночью он не спал.
Его стали поднимать,
На диван скорей сажать,
Быстро в чувство приводить,
Чтоб он смог заговорить.
Где-то через полчаса
Родя смог открыть глаза.
Он обрадовался очень
И сидит, почти хохочет,
Ведь все пока что было скрыто,
Преступленье не раскрыто!
И Родя с радости такой
Скорее побежал домой.
Прибежал, но дома вдруг
На него нашел испуг,
На обои он глядит –
Целый угол там висит,
А за обоями лежат
Все вещи краденые в ряд.
И если кто к нему придет
И в этот угол заглянет,
То тут же это все поймет.
Все вещи Родион собрал
И за подкладку запихал,
Потом на улицу он вышел,
Шум подозрительный услышал,
Вниманья он не обратил
И за угол поворотил.
Вот идет тут Родя наш,
Допивая банку «Краш»,
Вдруг Мармеладова увидел,
Который «Колу» ненавидел,
И они решили вместе
Выпить «Спрайт» бутылок двести,
Еще и «Фанту» надо взять –
Ее в пивнушке распивать.
Ведь не все ж хлестать им пиво,
«Жигулевское» – не диво!
То ли дело, водка «Зверь»
Или спирт «Рояль» теперь.
Но Родион сказал тут строго:
«Ты подожди меня немного».
И куда-то вдруг в тревоге
Побежал он по дороге.
Решил он спрятать вещи все,
Чтоб не нашел никто совсем!
Куда-то Родя наш пролез,
На что-то там такое влез,
И, поцарапавшись немножко,
Нашел заросшую дорожку.
Вдруг камень белый он нашел,
Под ним он палкою провел,
Провел – под камнем пустота
И спрятал вещи он туда.
Вдруг он телегу увидал,
И Мармеладов там лежал,
Под ней лежал, вернее, он
И издавал предсмертный стон.
Толпа собралася вокруг,
Все спрашивают: «Есть ли друг?
Кто тут его случайно знает,
Глядите, он уж умирает»!
Родя выступил вперед,
Шляпу в руки он берет:
«Люди, знаю я его,
Он живет недалеко,
Куча у него детей,
Дайте ж денег поскорей,
Сам я бедный, кстати, тоже,
Неужели непохоже?!
Хоть денег мама мне прислала,
Она не ела и не спала,
А только деньги собирала,
Но денег мало очень там,
Так что, не верите вы нам?
Ну ладно, ну вас, как хотите,
Тогда все по домам идите».
Родя все проговорил,
Мармеладова схватил,
Поволок его домой,
Чтобы дать ему покой.
Родя доктора позвал.
Пришел доктор и сказал,
Что Мармеладов ща умрет
И больше дня не проживет.
Жена и дети прибежали
И очень долго все рыдали.
Тут в двери Сонечка вбежала
И тоже громко зарыдала.
(Ладно, пусть, она вошла,
Громко плакать начала).
Соседи тут же все сбежались
И на несчастье любовались.
Один сосед тут разворчался:
«Вот наконец-то он скончался!
Вот не успеешь посмотреть,
Как этот дурень начал тлеть.
Не мог он что ли подождать,
Себя пока не разлагать»?
Проговоривши те слова,
Ушли соседи со двора.
Короче, было все трагично
И для Раскольникова лично.
Он начал деньги отдавать,
Те, что ему прислала мать.
На похороны их отдал
И поскорей домой сбежал.
И на кровати вновь валялся,
И вновь почти не просыпался.
Но Родион не сколько спит,
Как что-то все в бреду мычит.
Несет все время чушь такую
Про вещи, деньги и бабулю!
С ним всегда в каморке тихо
Сидел дружочек Разумихин.
В дверь тихо кто-то постучал,
С кровати тут же Родя встал
И бросился он открывать,
Чуть не свалившись в бред опять.
Но все же двери он открыл
И громко он вдруг завопил:
«Мама, мамочка пришла
И сестренку привела»!
Ввалилась женщина в каморку,
Глядит, что не она там только.
«То – мой приятель, Разумихин», –
Ответил Родя тихо-тихо.
Вдруг в двери Сонечка вошла,
Она к Раскольникову шла,
Сказала Роденьке спасибо
И притащила кучу рыбы.
Тьфу, это снова Родин бред,
Который нес он ей в ответ.
Но разошлись все постепенно,
Забыл их Родя совершенно.
Ведь он лишь думал об одном,
Кто тварь он, иль Наполеон?
Но Родин бред слегка прошел
И он на улицу пошел.
Он немного прогулялся,
По проспектам пошатался
И пришел домой, но диво!
Он видит – ждет его Порфирий.
И Родиона страх скосил,
Порфирий тут провозгласил:
«Ну что, родимый, доигрался?
Теперь, голубчик, ты попался!
Я знаю, долго ты болел,
(Тут Родион весь побледнел)
Но ты, я вижу, мой голубчик,
Уже как свеженький огурчик!
И хватит уж тебе гулять,
Пора тебя суду сдавать!
Гулять тебе дня три, не дольше!
(А Родион бледнел все больше)
Три дня, а больше не могу,
Потом уж, милый мой, в тюрьму!
И ты не рыпайся, малыш,
Захочешь если, не сбежишь»!
Проговорил так и отчалил
И в страхе Родю он оставил.
«Тьфу, черт, да как он догадался?!
Ведь я усердно скрыть старался,
Но что же делать мне, беда!
Пойду я к Сонечке тогда».
Пошел и бухнулся к ней в ноги:
«Пропал я, нету мне дороги»!
Он долго плакал и стонал,
Но наконец все рассказал.
Соня вскрикнула: «Родной!
Что сотворили Вы с собой?!
Ну-ка быстро отправляйся,
Про убийство им признайся,
Они в тюрьму тебя посадят,
Тебя на каторгу отправят,
Я поеду же с тобой,
Ты не бойся, дорогой»!
Родя долго колебался
И никак не признавался.
«Ты, кстати, Соня дорогая,
Ты не такая уж святая!
Как ты деньги добывала –
Свое тело продавала!
Так чего ж ты колебаешься,
В речку нашу не бросаешься,
А все торчишь на берегу
И смотришь тупо на Неву»?!
«Да, Родя, до тебя не долетело,
Что я, дружок, совсем другое дело!
У меня ведь сестры, братья,
Как же с жизнью мне расстаться?
Вообще, Раскольников, со мной
Ты лучше, милый мой, не спорь,
А скорее отправляйся,
Про убийство им признайся».
Довод Родю убедил,
Его страхи победил.
И Родя с пылу, с жару тут же
Пошел в контору с Соней дружно.
Там он чуть поколебался,
А потом во всем признался,
И его без лишних слов
На каторгу послали в Псков,
Тьфу, в Сибирь, мы как всегда
Все смешали города.
Там Родя в Сонечку влюбился
И от того переродился.
И его перерожденье
Изменило поведенье,
Наконец-то понял он,
Жизнь была как страшный сон,
А теория его –
Чушь и больше ничего.
Потерпела она крах,
Был напрасен Родин страх,
Когда бабульку он прибил
И месяц как в бреду ходил.
Не утомлять чтоб больше вас,
На том и кончим наш рассказ.
Рассказ был, может, слишком скучный,
Но ведь оригинал не лучше!
И даже если б мы хотели,
Сюжет мы поменять не смели,
А коли было что не мило,
Иль непонятно что-то было,
То все вопросы к дяде Феде,
А мы не можем – крыша едет!